В 980 г. вступил Владимир на престол отеческий и, ещё в цветущих летах, явил себя не только храбрым воителем, подобно отцу своему Святославу, но и мудрым правителем, подобно блаженной бабке своей Ольге.

Немедленно отпустил он дружину варяжскую, с помощью которой овладел Киевом, ибо варяги, по старой памяти своих набегов, почитали себя не союзниками Владимира, но завоевателями его области и требовали дани с киевлян. Ласковыми речами ублажил их Владимир, пока не собрал довольно силы, чтобы противостоять им; тогда вынудил их идти в Царьград искать себе службы у императора, которого предварил о неспокойном духе сей дружины.

Утвердив власть свою, Владимир явил усердие своё к богам языческим, соорудил новый истукан Перуна с сребрянною главою и поставил его близ теремного двора на холме вместе с другими кумирами. Туда стекался народ ослеплённый, и земля осквернялась кровью жертв; быть может, совесть тревожила князя, и сею кровью искал он примириться с богами языческими, доколе наконец познал ту единственную, искупительную кровь, которая могла умиротворить человека с Богом. Не только жертвы животных, но и человеческие падали на холм Перуна; возвратясь однажды с победою после счастливой войны, решился он однажды, по совету бояр своих, заклать в жертву богам кого-либо из отроков или девиц киевских, и жребий пал на юного варяга Иоанна, уже просвещённого христианством. Напрасно старался спасти его отчаянный отец: на обоих обрушилась ярость народная, и сын и отец пали под обломками обрушенного на них жилища; они были первыми и последними мучениками христианскими в языческом Киеве.

Жертвуя идолам, жертвовал Владимир и страстям своим, ибо что были боги идолослужителей, если не демоны, которые возбуждали их к удовлетворению своих страстей? Сходно с нравами языческими, утопал князь русский в наслаждениях чувственных и, по выражению летописца, женолюбив был, подобно Соломону. Не довольствуясь первою супругою Рогнедою, от которой имел четырёх сыновей: Изяслава, Мстислава, Ярослава и Всеволода, он назвал сыном своим и Святополка, взяв за себя его мать, жену брата своего, и ещё имел трёх законных по язычеству жён — Чехиню, от которой родился ему Вышелав, а от двух последних произошли Святослав и Мстислав и два будущих страстотерпца, Борис и Глеб, прославленные в Церкви Русской.

Кроме этих законных жён, ещё множество наложниц наполняли палаты его в Киеве, Вышгороде и Берестове; казалось, если попущено было погрузиться ему в скверны язычества, то для того только, чтобы тем поразительнее было его обращение к свету Христову. Посреди чувственных наслаждений едва не настиг его смертный час от руки старшей супруги Рогнеды, прозванной в летописи Гориславою, по тем бедствиям, которые испытала она в жизни; простив ему убийство отца и братьев, она не могла простить ему предпочтение других жён, и однажды, когда князь посетил её уединённое жилище близ Киева, в селе Предславине, Рогнеда решилась умертвить его во время сна. Проснулся князь и отвёл удар; хотел он сам казнить виновную и велел ей, облекшись в брачные одежды, ожидать смерти, но явился в храмине нечаянный ходатай, отрок, сын её Изяслав, подал меч родителю и, наученный матерью, сказал: «Ты не один, отец мой, сын твой здесь свидетелем!» — и выпал меч из руки гневного отца. По совету бояр своих простил он виновную ради сына её и отдал им в удел бывшую область Рогволода.

Славны были воинские дела Владимира ещё во дни его язычества: не напрасно кровь варяжская текла в его жилах и горел в нём дух отца его Святослава. Прежде всего сразился он с Мечеславом, кралем польским, который, подобно ему, сделался просветителем своей земли; оружием отторг он у него города Червенские, которые составили впоследствии сильное княжение Галицкое, потом смирил отважных вятичей и радимичей, не хотевших платить ему дань, и завоевал страну ятвягов, дикого племени латышского, обитавшего в лесах между Литвой и Польшею, и распространил пределы свои до самого поморья Балтийского. С запада устремился он на восток и с дружиною Новгородскою, под начальством дяди его Добрыни, спустился по Волге в землю болгар, обитавших на устье Камы. Устрашенные его нашествием, они просили мира и отпустили послов со многими дарами; они же впоследстви искали привлечь могущественного князя к лжеучению Магометову, которое сами исповедовали.

Желание познать истину уже возгорелось в душе Владимира, который с детства ещё помнил христианские нравы и советы блаженной бабки своей Ольги, и вместе с христианами плакал над её могилой. Если и заглушены были семена христианства в бурном возрасте юношества, когда, обитая на севере между языческих варягов и славян, далёк был от всего христианского, то, возвратясь в Киев, где обрёл опять начатки веры Христовой, не мог он остаться равнодушным к первым воспоминаниям своего детства. Как объяснить иначе внезапную перемену его мыслей и это чудное совещание князя со своими боярами об избрании веры истинной, которое не повторяется ни в какой летописи! Тем искреннее рассказ сей, что в нем сохранены и все воинские черты духа варяжского, ибо, избрав веру, Владимир пошёл не просить ее у греков, но завоёвывать. Благодать Божия коснулась его сердца, но не вдруг, а постепенно обновлялся в нём внутренний человек, и суровый варяг сделался кротким христианином; оттого так прочна была эта перемена во Владимире и такою твёрдою стопою стало Христианство в земле Русской при самом его начале — без всякого кровопролития, только силою воли и убеждения князя, которому привык покоряться его народ, как мудрому правителю, пекущемуся о его благе.

Так описывает преподобный Нестор, в простодушной летописи своей, утешительное обращение Владимира к христианству и предварительное прение о вере в его палатах. Пришли в 986 году болгары веры Магометовой и сказали: «Ты, князь, мудрый и смыслёный, а не ведаешь закона, уверуй в закон наш и поклонись Магомету».— «Какая же вера ваша?» — спросил их Владимир, и они отвечали: «Веруем Богу, а Магомет учит нас обрезанию, запрещает вкушать свинину и вино, но по смерти обещает нам красных жён, каждому по сердцу его, дозволяя и в здешней жизни многожёнство». Обольстительна была для сластолюбца полная свобода страстей, но странным казалось ему обрезание и запрещение вина; попущением Божиим действие одной страсти победило в нём другую, для того чтобы отвлечь от обеих. «Вино есть веселие на Руси, и не можем без него быть»,— отвечал он болгарам.

Услышав о посольстве болгар, явились и посланники от папы, из области немецкой, которые стали обличать язычнику ничтожество его идолов и проповедовали Бога единого. Владимир хотел знать о заповедях их веры; они отвечали снисходительно, заповедуя пост по силе каждого, ибо кто пьёт или ест, то всё во славу Божию, по словам апостола (1 Кор. 10, 31). Но самая эта ослаба, которою надеялись привлечь к себе язычника, не тронула его сердца, ибо оно требовало обличений сильных для потрясения духа и совершенно разрешения от страстей. Просто и мудро отвечал немцам Владимир: «Идите обратно, ибо сего отцы наши от вас не принимали».

Тогда и евреи хазарские, обитавшие в Тавриде, подвигнутые вестью о посольстве болгар и христиан к сильному князю русскому, думали привлечь его к своей вере. Послы их сказали ему: «Христиане веруют тому, кого мы распяли, мы же веруем единому Богу, Авраамову, Исаакову и Иаковлеву». Спросил и их Владимир: «Что есть закон ваш?» — и услышал отчасти то же, что и от болгар; обрезание и запрещение свинины, с прибавлением хранения субботы. «Но где же земля ваша?— спросил их Владимир.— И там ли вы ныне?» Смутились евреи и сказали князю: «Прогневался Бог на отцов наших и расточил нас по всем странам, грехов ради наших; Иерусалим, земля наша, в руках христиан». Внук мудрой Ольги отвечал им: «Как же учите вы иных, будучи сами отвержены от Бога; если бы Бог любил вас и закон ваш, не были бы вы расточены по чужим странам; хотите и нас подвергнуть такой же участи?»

Наконец, прислали и греки философа своего к Владимиру, по имени Константина, который обличил перед ним всю плотскую прелесть веры Магометовой и ту духовную слепоту, в коей коснели евреи, распявшие Господа славы и сами добровольно отвергшие спасение своё, которое перешло к христианам. Учение христианское не могло не поразить язычника; он хотел слышать от философа, для чего сошел Бог на землю и всю повесть страданий Христовых. Тогда в кратких, но ярких чертах раскрыл ему философ всё чудное сказание Ветхого Завета: о создании неба и земли, о сотворении и падении человека, искушённого дьяволом, изгнании его из рая и о первом братоубийстве (горькое воспоминание для убийцы брата!). Страшная картина потопа, карающего землю за грехи людей, и огненная казнь Содома и Гоморры, избрание Авраама родоначальником нового племени, из которого должен был произойти Искупитель, рабство Израиля в стране Египетской и чудные знамения, с какими извел их Моисей из плена, прехождение Чермного моря и потопление фараона; закон, данный Богом посреди громов Синайских, и завоевание Израилем земли обетованной; царь воитель Давид, угодивший Богу, и сын его Соломон, строитель храма, святая святых, и последующие за тем судьбы царства до разорения Иерусалима и первого храма; вавилонское семидесятилетнее пленение и обновление храма, в котором должен был явиться сам Господь, предсказанный пророками; всё это, при чудном свете речений пророческих, которые предваряли о каждом событии до последнего, величайшего из них, сошествия на землю Бога, глубоко потрясло душу Владимира.

Но сердце его умилилось, когда после всех ветхозаветных картин философ рассказал ему смиренную евангельскую повесть о воплотившемся Творце, рождённом ради его спасения в убогом вертепе от Девы и повитом в яслях между бессловесных, Который, когда настало время исполнить дивное искупление человеков, явился в пустыне, крестился в Иордане, собрал учеников и проповедовал Евангелие Царствия Небесного со многими чудесами, ознаменовавшими в сыне человеческом Сына Божия; как, преданный учеником, был Он представлен на судилище языческое жрецами еврейскими, терзаем, поруган, распят на кресте и как в третий день воскрес от гроба, во исполнение слов пророческих; как, умертвив смерть, вознёсся на небо к Отцу Своему и ниспослал от Него Духа Святого на учеников Своих, которые проповедовали веру Христову по вселенной.

Рождение Бога от Девы и распятие его на древе крестном поразили язычника, который привык искать земного величия в богах своих; но философ объяснил ему недоумение его сердца: «Обольщён был древле Адам и, богом пожелав быть, не сделался богом; сего ради Бог сделался человеком, чтобы обоготворить Адама; лестью женскою пал в раю Адам, вкусив от запрещённого древа, и от Девы воплотившийся Бог распялся на древе, чтобы обновить падшую природу человека». Мудрец христианский, желая ещё более поразить не только мысли, но и чувства Владимира, показал ему икону Страшного суда, на коем изображены были муки грешников и блаженство праведных. Глубоко вздохнул Владимир, взирая на чудную сию икону, которая представляла ему собственную его участь в будущем веке, если не покается. «Благо сим одесную и горе сим ошуюю!» — воскликнул он, и философ сказал князю: «Если хочешь одесную стать с праведными, то веруй в Господа Иисуса, распятого и воскресшего из мертвых, и крестись во имя Его».

Тронуто было сердце язычника, но не вдруг мог он решиться оставить широкий путь мирских наслаждений, чтобы вступить в тесные врата, которые вели в Царствие Божие. «Пожду еще мало»,— сказал Владимир и положил в сердце своем испытать о вере, ибо дело шло не об одном личном его убеждении, но и о просвещении всего народа. С великими дарами и почестями отпустил он философа и созвал бояр своих и старейшин градских на спасительное совещание, от которого должно было зависеть не только временное благо земли Русской, но и вечное. «Вот приходили ко мне болгаре,— говорил князь,— предлагая принять закон их; потом приходили немцы, восхваляя также веру свою; были после них и евреи; последние пришли греки, осуждая все прочие верования и прославляя своё; много беседовал посланный их о начале и судьбах мира сего, чудна была его беседа и сладостна для слуха; он возвещал об ином мире, в котором умирающие опять воскреснут, чтобы более не умирать, и обещал сиe тем, кто вступит в их веру, угрожая мукою огненною отступникам; итак, придайте мне разума, какой дадите ответ?»

Бояре и старцы отвечали: «Ты ведаешь, о князь, что никто своего не хулит, а хвалит; если же хочешь почтить истину, имеешь у себя людей верных; пошли их испытать веру каждого из сих народов, чтобы видели, как служат они Богу своему». Мудрое слово сиe было по сердцу князю и всем его людям; избрали десять мужей, добрых и смыслёных, и сказали им: «Идите сперва к болгарам, испытуйте веру их». Они же, видя нечистые дела их и нелепое служение, с омерзением возвратились в землю свою. Князь уже не думал посылать их к евреям, которых падшего состояния не терпела благородная душа его; но он послал людей своих в христианские земли, чтобы оттуда почерпнуть просвещение духовное, и велел идти сперва к немцам, а потом к грекам. Не без того особого промысла Божиего случилось то, что посланные его соглядать церковную службу немцев не умилились сердцем и, не улучив себе никакой пользы душевной, уклонились от них к грекам, ибо оттуда надлежало воссиять Православию на землю Русскую. Достигнув Царьграда, предстали они двум императорам — Василию и Константину, внукам Багрянородного, и возвестили им духовную цель своего послания, обещая быть общинниками их веры, если зрелищем богослужения умилится их сердце. Возрадовались кесари греческие и многими осыпали их почестями. Немедленно послали они к Патриарху с таким словом: «Пришла Русь, испытывая в вере нашей; и так потщись устроить благолепную службу во храме Софии премудрости Божией; собери священный Собор и весь клир и сам облекись во святительские ризы, да видит Русь славу Бога нашего и, сподобившись благодати крещения, изменит вражду свою на любовь к нам и божественною просветится верою».

Патриарх поспешил исполнить волю царскую; созвал он собор и устроил клир, учредив торжество великое, как бы в нарочитый праздник возжжены были все лампады в великолепном храме премудрости Божией, и весь он исполнился фимиама при сладостном пении, представляя зрелище более подобное небесному, нежели земному. Посреди сего благолепия церковного вошли в святилище кесари во всем блеске пышного двора своего и с ними русские послы; их поставили на высоком месте, откуда могли они видеть всю красоту церковную и чудное служение Патриарха, со всем собором епископов, пресвитеров и диаконов. Изумились пришельцы русские: взоры и слух их никогда не видали ничего подобного, и сердце их познало истину в сию торжественную минуту, ибо были к ним приставлены диаконы, объяснявшие весь таинственный смысл божественной службы. Мнилось им, что самые ангелы соединяли гласы свои с ликом человеческим, и, вне себя от восторга, вышли они из храма по совершении литургии. Свет благодати коснулся их сердца, они полюбили веру греческую, восхваляя чудное её богослужение. Восемь дней пробыли послы русские в Царьграде, и со многими дарами отпустили их императоры на родину, внушая им возвестить то, что видели и слышали.

Когда возвратились в землю свою, созвал опять Владимир бояр своих и старейшин и приказал послам возвестить дружине всё, что испытали о вере в чуждых странах. Со всею искренностью отвечали послы: «Ходили мы к болгарам, и странным нам показалось служение их; встают они, садятся как бы неистовые, в распущенных одеждах и дико смотрят по сторонам; всё у них мрачно и смрадно, и нет ничего доброго в законе их. Были мы у немцев и видели различные богослужения в церквах их, но без всякого благолепия, и не обрели себе никакой пользы душевной. Но когда мы пришли к грекам и они ввели нас в тот храм, где служат Богу своему, поистине не знали мы, где обретаемся — на небе или на земле, ибо на земле нет ничего подобного, ни такой красоты; одно лишь можно сказать, что если где-либо — то у них пребывает с человеками Бог, и служение ему у греков выше, чем у всех народов. Не можем забыть виденной нами красоты; всякий человек, вкусив однажды сладкого, уже не захочет после вкусить горечи; так и мы не можем долее здесь оставаться чуждыми сей вере». Глубокое впечатление произвело искреннее слово это на дружину Владимирову; многолетние старцы из числа бояр его, в памяти коих свежими ещё были минувшие времена блаженной Ольги, сказали князю: «Если бы не хорош был закон греческий, то не приняла бы его и бабка твоя Ольга, которая была мудрейшею из всех человеков». Заветное имя Ольги решило выбор любимого её внука, о котором столько молилась она; уж он не хотел более испытывать о вере и только спросил бояр своих: «Где креститься?» Старцы кратко отвечали: «Там, где тебе любо».

Здесь опять представляется чудное зрелище, которое не повторилось ни в каком народе, ибо в князе русском вполне отразился воинственный дух варяжского его племени: он ищет христианства, но не хочет смиренно молить о нём превозносившихся греков, памятуя унижение, какому подверглась мудрая Ольга от надменных кесарей, с которыми бились и отец его Святослав, и дядя Игорь. Князья русские, Аскольд и Дир, ходили некогда с оружием на Царьград и там приобрели веру; пойдет и он, по примеру их, ратию на греков, но не в дальний Царьград, а в ближайшую Корсунь и там завоюет веру! Нельзя было требовать смирения от язычника и воинственной его дружины; но искренно было его усердие, хотя и с младенческим мудрованием варяжских своих обычаев.

В 988 году собрал Владимир многочисленную дружину и спустился по Днепру так называемым греческим путем к торговой Корсуни, углубившейся в морском заливе. Князь русский стал со своими судами в лимане, на одно вержение стрелы от города, и началась кровопролитная осада, которой соответствовала столь же упорная защита. Крепко бились граждане из-за стен, и не было успеха дружине русской, хотя отовсюду обступила она укреплённый город. Напрасно грозил осаждённым князь русский, что три года готов простоять под их стенами, доколе не сдадутся; никто не помышлял о сдаче. Тогда Владимир стал помышлять о приступе и велел дружине своей присыпать стены землёй, чтобы взять город на копьё, но не было и тут успеха; граждане, подкопавшись изнутри под свои стены, ночью отгребали насыпь и уносили землю внутрь города, где насыпали на площади целый холм, доселе видимый посреди развалин Корсуни. Так протекло шесть месяцев в напрасных усилиях, доколе не вложил Господь в сердце одного Корсунянина, саном пресвитера, по имени Анастаса, открыть Владимиру тайное средство овладеть городом, не ради корысти человеческой, но чтобы самого завоевателя приобрести Богу, ибо ведома была ему благая цель сей необычайной брани. Кратко написал он на стреле: «Есть кладези за тобою к востоку, откуда по трубам течёт к нам вода, перейми их»,— и пустил стрелу сию в стан русский. Изумился Владимир столь нечаянному совету и принял его не как от человека, но как бы свыше. Поднял он взор свой к небу и воскликнул: «Господи, если так будет, то сам я в воде сей крещуся»,— и немедленно перекопал источники; жаждою истомился город и сдался, но не как победитель взошел в него с дружиною своею Владимир, ибо сам уже был побежден Богом христианским, который покорил ему Корсунь для собственного его спасения и вместе с ним всего его народа.

Тогда послал к императорам греческим с таким словом: «Вот я взял славный град ваш Корсунь; слышу, что имеете сестру свою ещё девицею и прошу её в супруги; если же не отдадите её, то и с вашим царствующим градом поступлю так, как с Корсунью».

Смутились кесари, и ещё более опечалилась сестра их; но не смели они прекословить мощному князю, а только желали обратить его на путь спасения и отвечали послам Владимировым: «Не подобает христианам брачиться с язычником; если же крестится, то и желаемое получит, и царствие Божие приобретет, и с нами единоверен будет; иначе не можем мы выдать за него сестры своей». Отрадна была такая речь Владимиру, и он послал сказать императорам: «Крещусь, ибо прежде сего испытал закон ваш, и любо мне богослужение ваше, как мне рассказали о нём посланные мною мужи». Слово сие успокоило кесарей греческих, и они стали умолять сестру свою Анну на это страшное для неё супружество; а между тем послали сказать князю: «Крестись, и тогда пошлем к тебе сестру нашу»; но Владимир опять отвечал им: «Пусть прежде придут с сестрою вашей имеющие окрестить меня».

Трудно было Василию и Константину убедить царевну Анну идти в страну чужую за князя-варвара, по понятиям греческим. Горько плакала она и говорила: «Иду туда, как бы в полон, лучше бы мне здесь умереть!» — но державные братья утешали её: «Что, если обратит тобою Бог Русскую землю на покаяние, а землю Греческую избавишь ты от лютой рати? Видишь ли, сколь зла причинила грекам Русь, и ныне, если не пойдешь, тою же бедой грозит нам?» Так едва могли убедить царевну! Она же навеки простилась с братьями и присными своими и, севши на корабль вместе с сановниками царскими и пресвитерами, плача, поплыла через море Чёрное, на берег чуждый. С великою честью встретил её клир и народ в греческой Корсуни, с торжеством ввели во град и посадили в царском тереме, до времени совершения брака.

Господь, всё устрояющий на пользу человекам и в лице Владимира воздвигший второго Константина на земле Русской, хотел просветить его чудом, подобно как апостола своего Павла, чтобы сделать его равноапостольным просветителем подданой ему страны. Во время пришествия царевны, когда всё ликовало в Корсуни, встречавшей сестру своих кесарей, болезнь очей приключилась князю русскому, и он поражён был временно слепотою при совершенном изнеможении тела. Скорбел Владимир и упал духом, уже сомнение начало колебать его сердце, но мудрая царевна утвердила его в вере Христовой; она послала сказать ему: «Приими временную слепоту сию, как посещение Божие, ибо желает показать тебе Господь неизреченную Свою славу; если хочешь освободиться от своей болезни, поспеши и креститься во имя Святой Троицы, иначе не можешь исцелиться». Поверил слову царственной невесты Владимир и сказал: «Если сие исполнится, то поистине велик Бог христианский!» — и велел всё приготовить для своего крещения. Немедленно приступил к оглашению князя русского епископ Корсунский с пресвитерами, пришедшими вместе с царевною; в церкви Святого Апостола Иакова, стоявшей посреди торжища корсунского, приготовлена была купель; с одной стороны храма была палата Владимирова, а с другой — терем царевны; и долго после ещё показывали на площади города царственные сии жилища, развалины же церкви видны и доныне.

С чрезвычайным торжеством совершено было таинство крещения, при котором присутствовали все сановники царские и вся дружина русская, ибо восприемником от купели заочно был старший император, коего царственное имя Василия принял новокрещёный, и здесь явил Господь славу Свою чудным знамением для обращения язычников и для утверждения в вере народа христианского. Как только возложил епископ святительскую руку свою на главу новокрещёного и стал погружать его в купели, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, внезапно спала как бы чешуя с очей его, подобно тому, как спала некогда такая же чешуя с очей обращённого Савла, апостола язычников. Прозрел Владимир и в радостном восторге воскликнул: «Ныне познал я Бога истинного!» — и он прославил Бога, просветившего взоры и сердце его. Изумилась дружина Владимирова чудному исцелению князя своего, и некоторые из бояр его просили себе также крещения. Вскоре после обновления духовного совершилось и брачное торжество князя русского с греческою царевною; Анна уже не страшилась сего супружества, ибо видела благодать Божию над супругом своим и над всею его землею.

Епископ Корсунский с любовью поучил князя, просвещённого им в купели, и раскрыл ему истины веры христианской и правила Святых Вселенских Соборов. «Внимай себе, о благородный самодержец,— говорил он,— и последуй Апостольскому преданию и учению Святых отцов, право правящих слово истины. Се ныне новорожден ты благодатию Христа Бога и очищен от всякого греха, сделавшись сыном Света и наследником Небесного Царствия. Блюди, да не прельстит тебя кто-либо из еретиков, но исповедуй всегда православную веру, сохраняя чистый её символ: верую во единого Бога Отца Вседержателя. Исповедуй единое крещение водою и духом; приступай с верою к Святым Тайнам, приемля с умилением тело и кровь Христову, и все церковные предания храни. Поклоняйся благоговейно честному кресту Господню, святым иконам и мощам угодников Божиих, веруй и седми Вселенским Соборам, которые сохранили веру нашу чистою от всех ересей, на неё восстававших. Соблюдай чистоту телесную в целомудренном браке, ибо с единою только женою позволяет совокупляться закон христианский; уважай пресвитеров Божиих, могущих научить тебя слову истины; таким образом сохранит тебя Господь от всяких соблазнов и богопротивных дел и сподобит тебя Небесного Своего Царствия молитвами пречистой Своей Матери и всех Святых».

Хотя епископ Корсунский совершал крещение над князем русским, но, без сомнения, в Корсунь послан был от Патриарха Цареградского митрополит, долженствующий вместе с Владимиром идти просветить землю Русскую. Молчит о том летопись Несторова, но священное предание гласит, что первым митрополитом послан был некто благочестивый муж, по имени Михаил, родом из Сирии, и с ним шесть епископов, между которыми должны были быть разделены епархии русские. Прежде, нежели оставить Корсунь, Владимир хотел ознаменовать там отрадное событие своего крещения и поставил церковь ангела своего святого Василия на горе, которая была насыпана посреди города во время осады; он испросил себе в благословение от местного епископа честную главу Климента Папы Римского, пострадавшего в Херсоне в I в. христианства, и часть от мощей ученика его Фива: это была первая святыня, которую принес с собой Владимир в престольный Киев вместе с церковными сосудами и святыми иконами. Отселе сохранилось в земле Русской название Корсунской для всякой святыни, которая носит на себе отпечаток древности.

Но, собирая христианскую святыню, Владимир как победитель желал принести с собою знамение своей победы, ибо он великодушно уступал Корсунь императорам греческим, как брачное вено за сестру их царевну. Посему взял из покорённого города два медных изваяния и четырёх коней медных искусства греческого, которые поставил у себя в Киеве, близ созданного им храма Богородицы, вероятно, в подражание того, как поставлены были великим Юстинианом знаменитые изваяния коней пред вратами Святой Софьи. Анастас, пустивший известительную стрелу в стан Владимира, сопутствовал князю в числе иных пресвитеров корсунских, как человек, приобретший себе доверенность князя. Сопровождаемый супругою царевною и сонмом святителей греческих, с великим торжеством оставил князь русский покорённый им город, где обрёл спасение себе и народу, и, проникнутый великим званием своим, поспешил на апостольский подвиг в Киев, где первым его действием было сокрушение кумиров, им самим некогда сооружённых. Все велел он ниспровергнуть, иные рассечь на части, другие жечь огнем; идола Волоса, называемого скотьим богом, бросили в реку Почайну. Перуна же громовержца, как более уважаемого из всех кумиров, велел привязать к конскому хвосту и влечь его с горы по Боричеву свозу на реку, приставив к нему двенадцать воинов, которые били его палицами, не потому, что бездушное дерево могло что-либо чувствовать, а для поругания демона, который под видом идола прельщает человеков.

«Чудны дела твои, Господи,— восклицает летописец,— не вчера ли ещё чтим был от человеков кумир сей? Ныне же он поруган!» Когда влекли Перуна по ручью в Днепр, плача бежали за ним неверные люди, ещё не приявшие крещения, и громко вопияли: «Выдыбай, наш боже». Есть народное предание, что он выплыл на берег реки на том месте, где поставлен впоследствии монастырь Выдубицкий, и что слышан был, по лести демонской, вопль поражаемого кумира; но Владимир, опасаясь, чтобы народ не привязался опять к кумирам, велел следовать за ним вниз по реке, повсюду отталкивая его от берега, доколе не пройдет Днепровские пороги. Там, далеко за порогами, извергла его река, и место сие прослыло Перуновою речью, то есть косою.

Когда таким образом очистил Владимир столицу от скверных идолов, приступил он к общему крещению народа, который уже был довольно времени приготовляем к сему священному делу предварительным испытанием князя своего о вере, посольством избранных мужей из его дружины для познания веры истинной и походом Владимира под Корсунь для приобретения сей веры. Низвержение кумиров было окончательным знамением его воли, которой не смел ослушаться народ, привыкший уважать своего князя. Чтобы ещё более возбудить ревность к христианству, Владимир окрестил прежде пред лицом всех двенадцать сыновей своих на Почайне, и граждане Киевские могли видеть во всём благолепии церковном то священное таинство, которое их ожидало. Тогда послал князь глашатаев своих по всему городу с таким словом: «Если кто не обрящется на реке в означенный день, богатый или убогий, раб или свободный, тот будет мне противник»,— и по чудному промыслу Божию, повелительное, но вместе и спасительное слово сие не только не нашло себе пререкания в людях, неверных до того времени Богу, верных, однако, своему князю, но даже было принято с любовью; все с радостью устремились в заветный день на реку, говоря один другому: «Если бы не добро сие было, не принял бы сего князь наш и бояре». С такою младенческою простотою стекались они к спасительному крещению, и по истине сбылось над ними евангельское слово: «Аще не будете яко дети, не можете внити в Царствие Божие».